Трое в подводной лодке, не считая собаки (СИ) - Страница 11

Со злости, видимо, закрутил гвоздь-сотку спиралью вокруг пальца, а потом тут же и распрямил. Лениво развернулся лицом к Ярославу, посмотрел на него холодным, немигающим взглядом. Так же лениво козырнул и изобразил, похлопывая палкой по левой ладони:

— Старший сержант Опупэнко. Ну что тут у вас? Документики предъявляем! Куда следуете? Почему нарушаем? А вас, гражданин, не спрашивают. Не спрашивают, я сказал! Или пройти в отделение желаете на трое суток? До выяснения? Нарушаем, значицца. Права придётся изъять. До выяснения, значицца. Чтобы впредь, так сказать.

Ярослав, с детства неспособный противостоять полицейскому произволу, немедленно захотел дать на лапу этому чудовищу триста, нет, пятьсот рублей. Настолько манера поведения, интонации и общая аура высшего существа, снизошедшего до разговора со смертным, соответствовала облику сержанта с поста ДПС N 134, который Славу видел, кажется, за километр, и всегда, не промахиваясь, выдёргивал из общего потока.

— Ну ты артист ваще… Ты что, в Гнесинке учился, а, Станиславский? — поёживаясь, спросил он у Кости.

— Нет, я в других академиях учился, а так вообще жисть заставляет. Надо будет, ещё и не тому научишься.

— Костя, ты где служил-то? — спросил Саша, также впечатлённый удивительными превращениями Кости.

— В подводных войсках Украины, гы-гы., в степях под Херсоном. Как матрос Железняк. Теперь ты давай, колись.

— А я чо. Я механик. Инженер-механик. Проектирование технологических машин и комплексов, специальность 151701. Бауманку закончил. Два года на заводе отработал, потом к буржуинам перешёл, в проектный офис. Пилить, сверлить, точить и строгать умею. А что ещё-то?

— Это хорошо. Это прекрасно, — сказал Слава. — Есть идея тебя сделать настоящим механиком. Но об этом чуть позже. Из меня, к сожалению, мало что в практическом смысле полезного. Я ведь историк. Просто историк. Во, глядите, Герасим едет, у нас вещи не собраны.

К дубу приближались лошадь, телега и Герасим. Настолько колоритный персонаж, что Саша произнёс:

— Как в книжке Льва Николаича, я в детстве так себе Герасима и представлял.

Герасим подъехал и что-то невнятное промычал.

— Ты Герасим? — на всякий случай переспросил Костя.

Мужик закивал. В отличие от книжного персонажа, он был всё-таки просто немой. Это во многом облегчало коммуникации.

— Давай, кидай в телегу всё, что собрано. А мы остальное сейчас упакуем.

Парни начали складывать палатки, спальники и прочий разбросанный бутор. Костя указал всем перемотать портянки, идти неизвестно сколько, а сбить ноги — раз плюнуть. Когда-то Костя удивил всех своими пристрастиями в обуви — он всегда носил яловые офицерские сапоги, а в запасе имел сменные ботинки и две пары портянок. «Сухие ноги — залог долгой и счастливой половой жизни», — говорил он, и теперь и Саша и Ярослав на природу выбирались только в сапогах, и ни разу об этом не пожалели.

Герасим выдал ребятам три просторные полотняные рубахи — первые в этом времени вещественные артефакты. Ткань была похожа на до предела застиранную брезентуху, как по фактуре, так и по телесным ощущениям. Костя скинул с себя лёгкую куртку и начал натягивать новую одежду. Ярослав увидел на нём, поверх тельняшки, сбрую с подмышечной кобурой и спросил:

— Это что, а? Ты так на охоту ездишь?

— Я всегда так езжу, — ничуть не смутившись, ответил Костя, — наша служба и опасна и трудна. Нечаянности подстерегают нас на каждом шагу, и долг каждого гражданина — встретить их во всеоружии.

Слава понял, что Костя опять из него дурачка делает, и правды не говорит. Он упаковал рюкзак, закинул его в телегу. Через плечо закинул себе главную драгоценность — сумку с ноутбуком и тетрадями.

Ещё раз пробежались по поляне, вокруг дуба и собрали в костёр все материальные следы своего присутствия. Саша на прощание залил костёр, кинул котелок в телегу и они тронулись. Вперёд, к человечеству. Рядом с телегой трусила Белка.

Глава 3

Парни глазеют по сторонам и преют. Первые шаги в новой жизни. Подписание Конвенции.

...

«В Александровой слободе всех сел и деревень крестьяне податьми дворцовыми через меру их гораздо неосмотрительно от главных правителей слободы той обложены и отягчены; уже множество беглецов и пустоты явилося; и в слободе не токмо в селах и деревнях не крестьянские, но нищенские прямые имеют свои дворы; к тому ж и не без нападочных тягостей к собственной своей, а не ко дворцовой прибыли».

...

По описанию Болотова, дом его в указанное время состоит из «одной большой комнаты (угловой), маленькой рядом, с несколькими сенями, кладовыми и чёрной горничкой, при обстановке, состоящей из двух простых дубовых столов, лавок и скамей, нескольких старинных стульев, шкафчика и кровати».

Всего того леса было километра полтора, не больше. Зато до, собственно, села Романова, пришлось изрядно пройтись. По просёлку, по кромке леса, вдоль скошенных лугов со стогами сена. Костя крутил головой, пытаясь понять, как же они вчера проехали к реке — и не узнавал ровным счётом ничего. Похоже, с этим переносом всё было гораздо сложнее, чем он думал поначалу. «Ладно, — успокоил он себя, — примем по факту. Пытаться понять такие мистические завороты просто бесполезно». Первая мысль, пробежаться по своим следам и спалить к едрене фене тот чурбан с рожей, чтоб впредь неповадно было, угасла. Только вот от этих рассуждений следовал весьма неприятный вывод: что они оказались игрушками в руках Высших Сил или крайне высокотехнологичных инопланетных монстров, и что ещё более неприятное, повлиять на этот процесс они никак не могли, и цели этого бесчеловечного эксперимента были неизвестны. Гадать же на бараньих потрохах, кофейной гуще, а так же пытаться заглянуть за Кромку в поисках истины, подобно тунгусскому шаману, Костя не собирался. Оставалось только приспосабливаться к обстановке и, по мере возможности, постараться получить от этого удовольствие.