Трое в подводной лодке, не считая собаки (СИ) - Страница 37

— Нет. Но слова и понятия приходят к нам из разных языков, — Саша выкручивался, как мог, — у нас в Америке все так говорят.

— Впредь более такого не говори, — сказал ему монах.

— Что именно? — не понял Сашка.

— Что замышлял. Я-то знаю, что ты со мной был, а другое услышат, донесут. Век потом не отмоешься.

— Хорошо, — сразу согласился Сашка, — а что, намерение есть действие?

— Именно так, — совершенно серьёзно ответил брат келарь.

Сашке сразу стало не до шуток. Сразу вспомнилось слово «замышлял» и сопутствующие инструменты — испанский сапог, дыба, раскалённые щипцы. «Да, — подумал он, — молчание не только золото, но и залог здоровья».

— А сам-то Ерофей жив?

— Жив. Соседи говорят, скакал вокруг дома наг и бос, словеса непотребные лаял.

«Белочку словил», — диагностировал Сашка и вспомнил свою собаку. Как она там? Ерофея было жаль.

Дошли они до матушки Манефы. Она сразу стала расспрашивать Сашку, что это он надумал? Нет ли там бесовского? В отличие от отца Онуфрия, в ткачестве она разбиралась, и оттого вымотала Сашке всю душу, что и как там летает, не ангелы ли небесные? Или не дьявольской непотребной силою носится тот челнок?

Сашка отвечал заученными словами, дескать, ногой толкаем, рукой дёргаем, оттого ткачиха не встаёт, перегибаясь буквой «зю», чтобы протолкнуть челнок, а сидит ровно на лавке. Оттого всё быстрее и получается.

Похоже, этот разговор был так себе, на Сашку посмотреть, оценить и сделать выводы. Решено всё было давно, а если челнок не залетает, так то проблемы не матушки Манефы, а неудачливого изобретателя. Тогда в шею его, и впредь более на порог не пускать. В этом мире всё просто.

— А не вы ли нам миски с тарелками продали заморские? — вдруг вспомнила она.

— Мы, — не стал отпираться Сашка.

— А что? Зачем?

— В дороге поиздержались, — ответил Саня, — жить-то надо на что-то.

— Ещё что надумаете продавать, идите сразу ко мне, — приказала матушка, — неча меж холопов толочься.

Саню проводили к Трифону, сестра келариня обсказала тому, что следует сделать, а более того не делать ничего.

— И кузнеца тоже надо, — встрял Саня, — крючки отковать. Немного.

Матушка Манефа зыркнула на отца Онуфрия, но сказала:

— Я скажу ему, чтоб сделал.

Вообще, Сашка к обеду понял, что сегодня они не построят ничего. Трофим сначала смотрел на чертежи, как баран на новые ворота, потом, после пространных Сашкиных объяснений, отправился в дровяной сарай, выбирать подходящую древесину. Нет, не в тот дровяной сарай, что рядом с монастырём, а в тот, который был в Заречье. Чтоб ненароком кого-нибудь не оскорбить, Шубин отправился к кузнецу, на ознакомление с будущим полем битвы. Туда же, в Заречье.

Вообще, Александрова слобода по тем временам представляла собой редкостное захолустье. Ярмарки и то здесь не было, только торжище, где по мелочи торговали купцы не самого высокого полёта, да местные крестьяне. И народ такой же здесь жил, без полёта мысли, придавленный ежедневными заботами. Поэтому Сашка не удивился, что в кузнице нет ни токарного станка, ни тиглей для выработки легированной стали, ни просто тиглей. Но Сашке кровь из носу нужно было наладить с кузнецом взаимопонимание, но, похоже, это было ни к чему. Самые сложные задачи, что здесь решались — подковка лошадей, да правка топоров. После всех реверансов и замечаний о погоде, Сашка спросил кузнеца, отольёт ли он несколько деталей из бронзы.

— А где ж ту бронзу взять? Бронза денег стоит, — кузнец Вакула поднял кривой чёрный палец к потолку, — вздорожала нынче бронза-то!

— У меня есть бронза, — ответил Сашка, — если я принесу, то отольём?

— Как принесёшь, так и посмотрим. Может и отольём. А может быть и нет. Бронза, она такая! Бронза — она обхождения требует!

Каззёл! — резюмировал Сашка, выходя от кузнеца. Было же видно, что тот работать не хочет, поэтому и изображает из себя такого умудрённого жизнью.

Надо было сразу в Москву ехать. Тут только нервы, и ничего кроме нервов. Поднимать глубинку — это, конечно, почётно, но глупо. Нахрена мне эти амбразуры? Ни одного луча света в этом тёмном царстве! Мордор, в натуре, и кругом одни орки. И, главное, ни у кого нет ни честолюбия, ни самолюбия. Одно собственное достоинство. Вот тут-то полный порядок! Не так посмотрел, поздоровался не так — не уважаешь! А за что тебя, спрашивается уважать? Ур-р-оды. Нет, до Москвы день пути, ежели верхами, а там и токари, и столяры человеческие. Опять же, мать городов русских.

«Ладно, — успокаивал он себя, — у нас медленно запрягают, зато быстро ездят». И то правдой оказалось. В мастерской Трофима уже готовые брусья разложены по лавкам, а во дворе мастерской двое учеников под руководством подмастерья ладили козлы для распиловки досок.

— О, Трофим! У тебя дела, я гляжу, движутся?

— Помаленьку. Бог даст, за неделю-то тебе сладим стан-то. Только что там такого особенного? Разве может челнок летать?

Третий раз у Саши сил объяснять не было.

— Увидишь, всё сам увидишь.

— Ты мне объясни как в тех чертежах, что нарисовано. Чтоб я представление в голове имел.

Хорошо, хоть с пространственным воображением у Трофима было всё в порядке. Саша ему на пальцах и деревянном бруске объяснил суть прямоугольной проекции. Что такое проекция вообще, и для чего существуют чертежи.

— Это как грамота для механиков, — сказал Саша, — любой механик в любой стране смотрит на чертёж и видит, как надо строить машину.

— Эвон оно как… А мы вот безо всяких чертежей… как отцами велено и дедами заповедано.