Трое в подводной лодке, не считая собаки (СИ) - Страница 49

Роялти вызвало в рядах оппонентов переполох. Саня пояснил, что это такое, но понимания не встретил. Привилегии введут в России только в 1812 году, а сейчас бедным изобретателям приходилось работать за так. Или кланяться в ноги императрице с требованием монополии. Кланяться Саня рылом не вышел, поэтому пришлось утереться. Торговли идеями не существовало. Все изобретения в России принадлежали народу.

— Ну ладно, — продолжил Саня, — пусть Трофим делает что хочет. Но без меня. А мне, извольте всё-таки два стана сделать, брат Онуфрий. Уклад у меня всё-таки был с вами.

Противные стороны взяли тайм-аут на согласование позиций, а Сашка засобирался к Трофиму. Надо разобраться с этой мутной экономической подоплёкой, тёмные бартерные сделки позволяли предполагать, что Саню на чём-то крепко нагревают.

— А сколько ты бы взял денег, если бы я тебе заказывал стан? В смысле, такой стан, что мы сделали? — спросил напрямую он у мастера.

Трофим почесал репу и ответил:

— Три рубли. За неделю.

— Три рубля — это много. Никто у тебя не купит за такие деньги стан, — заявил Трофиму Сашка. — И неделя — много. Три дня нужно на такой простой станок.

Однако у Трофима были свои резоны

— Нам до Рождества хочь один, хочь десять станов сделай, всё одно. Пока кабала у Матушки Манефы не закончится.

— Значит к этому надо готовиться. Как кабала закончится, так чтобы ты был готов. А что за кабала? Вы что, крепостные?

— Нет, мы посадские. Два подмастерья — Успенского монастыря крепостные, и уйдут после Рождества. А мы закабалились за то, что лес брали у матушки Манефы. Как раз до Рождества и кабалились.

— Хрена тебя матушка Манефа отпустит, — ответил Саня, — не в её правилах отпускать. Найдёт что-нибудь. Прицепится, хрен отдерёшь. Сколько вы ей должны?

— Шесть рублёв.

— Я тебе дам шесть рублей, — пообещал Шубин, — если тебе, конечно нужно. Без процентов, под твоё честное слово. Чтоб вы обязательно выкупились. И второе. Кто кабалился? Ты лично или вся артель целиком?

— Вся артель.

— Кто у тебя в артели числится, кто кабалился?

— Я да трое подмастерьев. Сыновей моих.

— А ученики?

— Ученикам не можно. Они ж ученики, дети несмышлёные.

Некоторым детям было лет по двадцать, но Сашка смолчал. В чужой монастырь, как говорится…

— Разделяй артель, мой тебе совет.

Трофим делить артель не пожелал. Не вписывалось это в его картину мира. И жил-то за счёт учеников. Первые два-три года вообще, натаскай воды, вынеси помои, наколи дров. Пшёл вон. Потом допускали выметать мусор из мастерской. А зачем его учить, когда свои четверо сыновей подрастают? Этакий сатрапчик. И не то чтобы Трофим был какой-то зверь — нет. Его так учили, и он так учит. И его дети так будут учить, и его ученики, если когда-нибудь выбьются в люди. Полжизни учился сам, а потом полжизни учил сыновей, и, между делом — кого придётся.

Сашка тогда пожал плечами и ничего не сказал. Пусть живут, как хотят. Но выводы сделал. Реально было снизить стоимость станков до рубля, а срок изготовления — до трёх дней. Это, в смысле, тех, простейших, крестьянско-лапотных.

А сегодня Сашка пришёл к отцу Онуфрию требовать сатисфакции, с перечнем того необходимого, что требовалось на ткацкий стан v.2.0.

Беседа с монахом стала похожа на то, что писали в своё время в брошюрах, в изобилии лежавших в поликлиниках во время оно, рядом с кабинетом венеролога, с обобщённым названием «Расплата».

Сам отец Онуфрий, по простоте душевной и общей технической неграмотности, вообще-то думал, что стан будет похож на крестьянский — этакая штука из восьми плохо отёсанных жердин. Но когда же увидел объём работ по второму станку, то чуть не схватился за голову.

— Плевать. Два. Два стана, мы договаривались. И не говорили, насчёт того, каких стана, — Саша давил на него со всей возможной силой, — Если ты думаешь, что это угрёбище, которое мы сколотили на скорую руку — так это не станки, а слёзы для крестьянской избы. Но что ты разволновался-то? Я тебе, брат Онуфрий, не враг.

С улыбкой карателя из расстрельной команды он продолжал диктовать Ведомость потребных материалов:

— Скобы и уголки по двенадцать штук, большего от Вакулы требовать бесполезно. 2 золотника мыла, 1 золотник соды, 8 золотников пшеничного крахмала и 2 золотника желтого воску. 1 фунт масла льняного, 5 золотников сурику гончарного, 1 золотник зильберглета, 12 золотников умбры французской и 12 золотников белил свинцовых. 20 золотников канифоли. Это я буду делать лак для ремизок.

Отец Онуфрий утер со лба испарину.

— Ещё, для пропитки собственно деталей станка, воску пуд и ведро скипидару. Для проварки осей — ведро льняного масла и котёл.

Воск Сашка бессовестно использовал для свечей. Пользоваться лучиной или покупать в лавке сальные свечи по копейке за штуку он не собирался.

— Ты можешь не записывать. Не беспокойся, у меня второй экземпляр есть, — радостно сообщил он монаху. — Что ты, в самом деле, разволновался? Ты же с Матушкой Манефой так же договаривался? На два стана?

Отец Онуфрий тоже повеселел. Он с Матушкой Манефой договаривался точно так же. На два стана. Неизвестно каких. И в этом раунде проигравшей была она. То, что брату келарю казалось ловушкой, оказывалось выходом из капкана. Хотя надеяться на то, что она оставит этот кидок без последствий, было бы наивно.

— И теперь главное. Я делюсь только с тобой. В новый стан я за свои кровные сделаю кое-какие улучшения, которые буду ставить сам, без Трофима. И эти станы, как я и обещал, будут полотна давать вчетверо против нынешнего. Только вот пока мы в проигрыше. Да. В монастыре стан уже работает, а мы пока лапу сосём. Да.