Трое в подводной лодке, не считая собаки (СИ) - Страница 83

Апраксин нервно дёрнул щекой, это, дескать, и без тебя известно.

— И нет никаких причин, по крайней мере, в ближайшее время, что это положение изменится. Империя Цин сильна, как никогда, и потеснить её пока не удастся. Разве что поддержать Джунгар в их войне с Цин, но это не моё дело. Так что до берегов Камчатского, или иначе называемого Охотского моря, можно добраться кораблём, вокруг Индии. А поскольку у России сейчас таких кораблей нет, то остаётся только идти туда пешком.

Это был вообще булыжник в огород руководителя Адмиралтейства. «Зря он так, — подумал Костя, — нельзя так по его самолюбию топтаться».

— Но мы знаем, что это вызвано объективными причинами, война со Швецией и на Азове забрала все силы. Кораблём, значит, будет полгода, пешком — год. Поэтому, если конечно, всё делать по уму…

Тут у Кости закрались какие-то смутные подозрения. Слава начал что-то долдонить, вроде бы не относящееся к делу, бубнить какие-то лозунги, и стихотворные примеры, что-то чёркал на бумажке, а Апраксин молча кивал головой, вроде бы соглашаясь.

— …и таким образом, Сахалин в нашем случае является второй ключевой точкой на пути к Алеутским островам, к Японии и южным портам Китая, а также золоту Америки. Третьей точкой — собственно, сами Гавайи…

Костя очнулся от своих мыслей. Атмосфера в кабинете разительным образом переменилась. Апраксин как-то обмяк, куда-то делась его каменная надменность. На верхнем листе бумаги нарисована весьма условная карта западных берегов Америки с жирным крестом на островах Хайда-Гуаи, более известном в будущем, как Королевы Шарлотты, и отметкой в устье реки Фрейзер.

— Хорошо, Ярослав Карлович, — сказал Фёдор Матвеевич.

Замолчал, пожевал губу, потом произнёс:

— Я вот что скажу… То тайна велика есть. Но, раз уж вы и так больше меня всё знаете, так скажу. Вечныя и блаженныя памяти государь Пётр Алексеевич посылал экспедиции на Камчатку и в Охотск не письменным указом, а устным распоряжением. Иван Евреинов и Фёдор Лужин в девятнадцатом годе ходили чертежи не пролива меж Азией и Америкой рисовать, как в указе написано было, а брега Камчатки и устье Амура, как указано было государём изустно. И Берингу по указу было написано одно, а должен был делать, что государь укажет. Но не успел указать, преставился, царствие ему небесное.

Апраксин перекрестился, и добавил:

— Вы наливайте, наливайте себе. Прислугу-то я отослал, чтоб не наушничали кому попало.

Костя разлил по бокалам венгерского, которое было на порядок лучше того шмурдяка, что продавали в трактире.

— И если голланцы уже пронюхали про те места, то это плохо. Зело секретно всё делалось, как раз из-за того, чтобы ни англичане, ни испанцы раньше времени не прознали про те берега. Я отпишу Берингу письмо, как государыня приказать изволила, но это не всё. Хочу всё-таки и государеву волю исполнить, и себя не обидеть.

«Есссть! — мысленно воскликнул Костя. — Цель поражена».

— Хочу послать туда две роты морских солдатиков, да мастеров корабельных, чтобы готовились отплыть, куда укажу. Своей волей пошлю, без решения Сената, благо императрица такой приказ отдать соизволила. Но никак ума не приложу, надобно человека верного над ними поставить, а таковых нет. Те, что верные — стары уже, а новым веры у меня нет, — и пристально посмотрел на Костю.

— Не желаешь ли, Константин, перейти на государеву службу, на флот? Дам маеорский чин, сразу же, у государыни дворянство выхлопочу?

Костя совсем не собирался ни в какие Америки ехать, и начал со скоростью света соображать, как от этого дела отбояриться.

— Э-э-э… Ваше сиятельство, чрезвычайно вам благодарен за доверие, — «мля, угораздило же вляпаться, и отказаться нельзя, и служба та нахрен не впёрлась…» — но мне никак немочно в тех краях появляться. Никак, под страхом самой лютой смерти. Зело отец невесты яр в обиде своей, а мой папенька его поддержит. Ибо нарушил вековые правила.

— И как у вас казнят? Колесуют? — спросил Апраксин, полагая, что супротив цивилизованных казней, у варваров вряд ли что жуткое найдётся.

— К столбу привяжут.

— И всё? — удивился граф.

— Над муравейником, и пятки кровью измажут. И через седмицу от человека остаются одни кости.

Апраксин мысленно представил, как это происходит и содрогнулся. Он-то всяких казней насмотрелся, но вот так…

— М-да… действительно, — пробормотал, — что ж там за муравьи такие…

Положение спас, и совершенно неожиданно, Ефим Григорьевич.

— А не будет ли мне позволено, ваше сиятельство, просить вас о назначении меня начальником экспедиции?

Все с неимоверным удивлением посмотрели на деда.

— Я ещё бодр, раны мои затянулись, а вот Славка говорит, что мне будет полезен морской воздух. Вернусь на службу, послужу ещё во славу отечества.

— Ты чё, дед, рехнулся на старость лет? — не выдержал Костя.

— Константин! — упрекнул его граф.

— Виноват, ваше графское сиятельство, простите меня Ефим Григорьевич, не со зла брякнул, — сдал назад Берёзов, — а токмо беспокойством за ваше здоровье.

— Я ещё тебя переживу, — озлился Романов, лицо его пошло красными пятнами, — говорить много начал!

— Всё, всё, всё… — стал успокаивать деда Славка, — ну в самом-то деле… Негоже при чужих людях лай устраивать. Только вы хорошо подумали?

— Подумал, — как отрезал, сказал Ефим Григорьевич, — силы есть ещё, что дома на печи сидеть?

— Хорошо, — удовлетворённо сказал Апраксин, — и это очень хорошо. Господин поручик смелостью и рассудительностью своей в своё время благоволение государя имел. Напишешь мне напрямую, минуя Воинскую коллегию, я сам все документы сделаю, — распорядился он.