Трое в подводной лодке, не считая собаки (СИ) - Страница 98

Саня оделся и отправился исправлять свои надобности. По дороге заглянул в пустующую, до недавнего времени, псарню. Белка должна была вот-вот ощениться, поэтому Сашка её устроил в хорошем месте. Даже старый тулуп выдал. Но пока всё было в норме — он потрепал Белку за ухом, пробормотал: «Ну лежи, лежи. Сейчас принесу пожрать».

Когда он вернулся, беседа продолжалась.

— И Нил Сорский был, и жизнью своей доказал, что жить иначе можно. Ты, — Славка усмехнулся, — сам попробуй своим крестьянам волю дать.

— Братие не допустит… — пробормотал брат Онуфрий, — привыкши оне к сытости… На настоятеля уже зуб точат, что не позволяет им в праздности пребывать.

— Чиво-чиво? — это уже Костин голос, — на пахана хвост задирают? Так ты мне скажи, мы там быстро благолепие наведём!

Саня в этот момент заваривал себе кофе.

— Челобитную владыке отписали, чтобы настоятеля другого прислал. Не по нраву им, виш ли, строгости по уставу.

— А что владыко? Попустительствует?

— Не знаю. Может пришлёт нового настоятеля, а может и не пришлёт.

— Пойдём-ка на крылечко, бледнолицый брат мой, перекурим и поговорим. Ты мне объяснишь, как это всё происходит.

Саня зашёл в горничку, плюхнулся на лавку и прихлебнул кофе.

— Что Онуфрий хотел?

— Тебя наслушался, книжек начитался и вот сумления его взяли, что вроде бы неплохо бы где-то местами народу свободу дать. Хорошо хоть ко мне зашёл, а не попёрся сразу проповедовать, — буркнул Славка, — нестяжатель новоявленный.

— А ты-то что осерчал?

— Да так… Ляпнет где-нибудь неподумавши, и отправится на Соловки. А мы за ним паровозом ещё куда-нибудь.

Вернулись с крылечка Берёзов и келарь. У Кости на лице блуждала многозначительная улыбка. Не иначе опять что-то противозаконное или асоциальное выдумал, — содружество абстиненции и Костиной фантазии иной раз рождало всякие непотребства. Онуфрий немного повеселел. А Славка продолжил лечить келаря:

— Нужна ли та свобода всем — вот главный вопрос. И, если хорошенько подумать — то не всем. Некоторым и так хорошо, иной жизни они не знают, и знать не хотят. Ты, главное, то, что надумал — не вздумай говорить хоть кому-нибудь. И уж не вздумай записывать.

Онуфрий обиженно засопел:

— Так то понятно, что негоже с кем попало разговаривать.

Славка добавил:

— Вот и хорошо. Ты через недельку подъезжай, поговорим предметно.

— А когда мельницу делать будем? — тут уже брат келарь обратился к Сашке.

— Так ты с Трофимом договаривайся, его люди работать будут. У меня всё готово. Мне три рубля за работу заплатишь и за подшипники пять рублей.

— Сколько?! Они что, золотые?

— Да, пять. Поверь, по себестоимости отдаю. Да кроме того я же даю пожизненную гарантию на три года.

Онуфрий тяжело вздохнул. Пожизненная гарантия — это хорошо, но восемь рублей! Где ж такие деньги взять? Однако он засобирался.

— Поеду я, — удручённо сказал он, — проведать надо Фёдоровку.

— И что, даже чаю не попьёте? — пошутил Саня, а Славка добавил:

— Давай, брат во Христе, не побрезгуй, позавтракай с нами, никуда не опоздаешь.

Костя для убедительности хлопнул Онуфрия по плечу, отчего у того колени подогнулись и он плюхнулся на лавку.

После лёгкого завтрака брат келарь засобирался по делам. Саня сидел, задумчиво уставившись в потолок.

— Ты чё это? — обеспокоенно спросил его Слава, — хмель не выветрился?

— Томление в грудях какое-то нездоровое, — пожаловался Сашка, — набрали всяких дел, аж подумать тошно. За что хвататься? И только-только первый этап до ума довёл, да и то не до конца. А тут это вот ещё, с этой экспедицией, прости господи, ни в звезду, ни в Красную Армию. Ладно, мне в Александров надо, у меня сегодня учёба с трофимовскими. Ты у моих младших проверь арифметику, а то я не успеваю.

Костя лениво листал какую-то книжку.

— Если б я учился по такой грамматике, — он постучал пальцем по открытой странице, — я бы тоже из школы сбежал. Несмотря ни на что.

Костя кинул на стол книжку и ушёл в свою каморку, Саня упылил к своим ученикам, но покоя не было. Если день начался с визитов, так это верная примета, что гости будут толочься до вечера. Прибыл собственной персоной купец Игнатьев, лично посмотреть на тех болезных, которые готовы снова купить у него персицкие штучки, заодно пронюхать, что же такого из них можно поиметь. Заодно провентилировать, можно ли дальше гнуть ту же цену, или накинуть ещё пятиалтынный с фунта. Однако вымелся он часа через два, ошарашенный объёмом заказов, но с твёрдым Костиным мнением, что жить с такими запросами — это гневить Господа, который, как всем известно — совсем не фраер. Но его, Игнатьева, примут с распростёртыми объятиями, если он привезёт цинк, сурьму, шёлк, нефть и хлопок. И всё это в неограниченных количествах и по божеской цене. Опять-таки, корил себя купчина, так и не понял он, зачем же этим странным господам нужны все эти вещи.

Чуть позже Гейнц втолковывал Косте на смеси русских и немецких слов:

— Не надо торопиться, ты не Sprintficker, когда подделываешь завещание, надо правильно выбирать чернила и не скупиться. Мне из Нюрнберга пришлось бежать, потому что не хватило денег на нужные чернила, — с совершенно серьёзным видом вещал он.

Костя рассмеялся:

— Не боись, у меня всё учтено.

Кто-то упражнялся в расписывании собственной подписи. Любовался, видимо кудрявыми завитками на четвертинке бумажки, и вот Костя решил этое самое изобразить. Не сказать, что получалось плохо, но всё равно, до идеала было далеко.